Неточные совпадения
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно
золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли
отдавал в залог.
Золотой век — мечта самая невероятная из всех, какие были, но за которую люди
отдавали всю жизнь свою и все свои силы, для которой умирали и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть!
— Лейба! — подхватил Чертопханов. — Лейба, ты хотя еврей и вера твоя поганая, а душа у тебя лучше иной христианской! Сжалься ты надо мною! Одному мне ехать незачем, один я этого дела не обломаю. Я горячка — а ты голова,
золотая голова! Племя ваше уж такое: без науки все постигло! Ты, может, сомневаешься: откуда, мол, у него деньги? Пойдем ко мне в комнату, я тебе и деньги все покажу. Возьми их, крест с шеи возьми — только
отдай мне Малек-Аделя,
отдай,
отдай!
Рублем или полтиной,
А жаль рубля, хоть
золотою гривной
Дари девиц, Купаву
отдадим.
Красавицы, подружка вам нужна,
А мне нужней. Одним-один гуляю,
Хозяйки нет: кому я
золотыеКлючи
отдам от кованых ларцов?
Окончивши проповедь, она иногда говаривала моему отцу, бравши кончиками пальцев табак из крошечной
золотой табакерки: «Ты бы мне, голубчик,
отдал баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый».
— Малиновец-то ведь
золотое дно, даром что в нем только триста шестьдесят одна душа! — претендовал брат Степан, самый постылый из всех, — в прошлом году одного хлеба на десять тысяч продали, да пустоша в кортому
отдавали, да масло, да яйца, да тальки. Лесу-то сколько, лесу! Там онадаст или не даст, а тут свое, законное.Нельзя из родового законной части не выделить. Вон Заболотье — и велика Федора, да дура — что в нем!
— Чем наградить тебя, парубок? Я знаю, тебе не
золото нужно: ты любишь Ганну; но суровый отец мешает тебе жениться на ней. Он теперь не помешает; возьми,
отдай ему эту записку…
— Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все
отдам тебе. Прикажу тебе сделать
золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «Не хочу, — сказал бы я царю, — ни каменьев дорогих, ни
золотой кузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!»
Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щелкали коклюшки,
золотым ежом блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булавками. И сама бабушка, точно из меди лита, — неизменна! А дед еще более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горячей суетливостью, зеленые глаза смотрят подозрительно. Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о разделе имущества между ею и дедом: он
отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал...
Ш. А кто ему их даст? Я в первую ночь так не обезумею, чтобы ему
отдать все мое имение; уже то время давно прошло. Табакерочка
золотая, пряжки серебряные и другая дрянь, оставшаяся у меня в закладе, которой с рук нельзя сбыть. Вот весь барыш любезного моего женишка. А если он неугомонно спит, то сгоню с постели.
— Не
отдаст он тебе, жила собачья. Вот попомни мое слово… Как он меня срамил-то восетта, мамынька: «Ты, — грит, — с уздой-то за чужим
золотом не ходи…» Ведь это что же такое? Ястребов вон сидит в остроге, так и меня в пристяжки к нему запречь можно эк-то.
— Давай серебро-то, а ворочу
золотом. Понимаешь, банк будет выдавать по ассигновкам
золотыми, и я тебе до последней копеечки
золотом отдам… Нá, да не поминай Кишкина лихом!..
Полное безземелье
отдавало рабочих в бесконтрольное распоряжение компании — она могла делать с ними, что хотела, тем более что все население рядом поколений выросло специально на
золотом деле, а это клало на всех неизгладимую печать.
Петр Васильич принес с собой целый ворох всевозможных новостей: о том, как сменили Карачунского и
отдали под суд, о Кожине, сидевшем в остроге, о Мыльникове, который сейчас ищет
золото в огороде у Кожина, о Фене, выкинувшей ребенка, о новом главном управляющем Оникове, который грозится прикрыть Рублиху, о Ермошке, как он гонял в город к прокурору.
Из русской
золотой молодежи Раиса Павловна
отдавала предпочтение дипломатической и министерской фракциям, а всего выше ставила гвардейскую
золотую молодежь.
— А ты не егози… Сия притча краткая… Великий молчальник посещал офицерские собрания и, когда обедал, то… гето… клал перед собою на стол кошелек, набитый, братец ты мой,
золотом. Решил он в уме
отдать этот кошелек тому офицеру, от которого он хоть раз услышит в собрании дельное слово. Но так и умер старик, прожив на свете сто девяносто лет, а кошелек его так, братец ты мой, и остался целым. Что? Раскусил сей орех? Ну, теперь иди себе, братец. Иди, иди, воробышек… попрыгай…
— А ты возьми в толк, — человек-то он какой!
золото, а не человек! для такого человека душу прозакладывать можно, а не то что мельницу без торгов
отдать!
— Я и сам не знаю, но надо достать, а потом расчет у меня самый верный: у меня есть человек — Иван Голован, из полковых конэсеров, очень не умен, а
золотой мужик — честный, и рачитель, и долго у азиатов в плену был и все их вкусы отлично знает, а теперь у Макария стоит ярмарка, я пошлю туда Голована заподрядиться и образцов взять, и задатки будут… тогда… я, первое, сейчас эти двадцать тысяч
отдам…
— Он презрительно махнул рукой и начал читать: «Любить не тою фальшивою, робкою дружбою, которая живет в наших раззолоченных палатах, которая не устоит перед горстью
золота, которая боится двусмысленного слова, но тою могучею дружбою, которая
отдает кровь за кровь, которая докажет себя в битве и кровопролитии, при громе пушек, под ревом бурь, когда друзья лобзаются прокопченными порохом устами, обнимаются окровавленными объятиями…
В один присест она связала два кошелька: один для Балалайкина, другой, с надписью
золотым бисером"от русских дам" —
отдала Редеде для передачи знаменитому египетскому патриоту.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной своей доле, о
золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру
отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
Хаджи-Мурат расспросил еще про дорогу, и, когда Хан-Магома заверил его, что он хорошо знает дорогу и прямо приведет туда, Хаджи-Мурат достал деньги и
отдал Бате обещанные три рубля; своим же велел достать из переметных сум свое с
золотой насечкой оружие и папаху с чалмою, самим же мюридам почиститься, чтобы приехать к русским в хорошем виде.
Хаджи-Мурат поднял голову и, достав два
золотых,
отдал лазутчикам по одному и сказал...
(Берет
золото и отходит, другие остаются у стола; Казарин и Шприх также у стола. Арбенин молча берет за руку князя и
отдает ему деньги; Арбенин бледен.)
Вот счастье. Боже мой — потерянный браслет
С эмалью,
золотой…
отдам ему, прекрасно…
Пусть ищет с ним меня.
Но бабенька, которую кузина Надежда Гавриловна по-французски называет un coeur d'or [
золотое сердце (франц.)], всегда
отдавала предпочтение Бритому, а Стрекозу недолюбливает и нередко даже называет его самого — предателем, а слезы его — крокодиловыми, И все за то, что он чересчур тщился доказать свою «невинность».
Да осыпь ты меня
золотом с ног до головы, так я все-таки дочь свою на позорище не
отдам.
— А я к тебе, Матвевна! — совсем другим голосом заговорила старуха. — Ребятишки-то со вчерашнего дня не едали, а хлеба-то ни маковой росинки… Мне бы хоть полковрижки? Как только деньги мужики получат за
золото, сейчас тебе
отдам.
Показаться дома в мундире с
золотыми галунами и в кепи, надетом набекрень,
отдавать на улице честь офицерам и видеть, как они в ответ, точно знакомому, будут прикладывать руку к козырьку, вызвать удивленно-почтительные взгляды сестер и младшего брата — все эти удовольствия казались такими заманчивыми, что предвкушение их даже несколько стушевывало, оттирало на задний план предстоящее свидание с матерью.
— Только-то? Напрасно только свой
золотой стравил:
отдал бы лучше его мне…
Когда казны не станет,
Он серебро и
золото отдаст,
Последнюю голодным он одежду
Свою
отдаст — но чтоб лихих людей
Не слушали; чтобы ловили всех,
Кто Дмитрия осмелится лишь имя
Произнести!
Что, что мне до родимой моей, хоть и не нажить мне на всем свете другой родной матушки! что мне до того, что прокляла она меня в час свой тяжелый, последний! что мне до
золотой прежней жизни моей, до теплой светлицы, до девичьей волюшки! что мне до того, что продалась я нечистому и душу мою
отдала погубителю, за счастие вечный грех понесла! ах, не в том мое горе, хоть и на этом велика погибель моя!
«Слушай же, — говорит мне, — красная девица, — а у самого чудно очи горят, — не праздное слово скажу, а дам тебе великое слово: на сколько счастья мне подаришь, на столько буду и я тебе господин, а невзлюбишь когда — и не говори, слов не роняй, не трудись, а двинь только бровью своей соболиною, поведи черным глазом, мизинцем одним шевельни, и
отдам тебе назад любовь твою с
золотою волюшкой; только будет тут, краса моя гордая, несносимая, и моей жизни конец!» И тут вся плоть моя на его слова усмехнулася…
Пискарев обещал все. Персиянин на минуту вышел и возвратился с баночкою, наполненною темною жидкостью, бережно отлил часть ее в другую баночку и дал Пискареву с наставлением употреблять не больше как по семи капель в воде. С жадностью схватил он эту драгоценную баночку, которую не
отдал бы за груду
золота, и опрометью побежал домой.
(Берет
золото и отходит, другие остаются у стола. Казарин и Шприх также у стола. Арбенин молча берет за руки князя и
отдает ему деньги. Арбенин бледен.)
И когда они вернулись, то
отдали отцу с матерью
золото. Они стали богаты и больше уже не отсылали их.
Алеша вынул из кармана империал, составлявший все его имение, который берег он пуще глаза своего, потому что это был подарок доброй его бабушки… Кухарка взглянула на
золотую монету, окинула взором окошки дома, чтоб удостовериться, что никто их не видит, и протянула руку за империалом. Алеше очень, очень жаль было империала, но он вспомнил о Чернушке и с твердостью
отдал драгоценный подарок.
И Аркадий подал ему пять
золотых, а я вынула из ушей камариновые серьги и
отдала матушке.
Сняла
золотой перстень с руки, вырвала из косы ленту и
отдала Алексею. Таков обычай перед свадьбами-самокрутками. Это нечто вроде обрученья.
Водяной не дал ему
золотого топора и его собственного назад не
отдал — за его неправду.
Священник увидал его и сказал: «Этот бедный первый пришел ко мне», и
отдал ему все 1000
золотых богатого человека.
Богатый человек захотел
отдать 1000
золотых бедным, но не знал, каким бедным дать эти деньги.
— О ком же и заботиться, как не о своих! Не о себе же! — усмехнулся он. — А ты, Володя, завтра-то пораньше ко мне забеги… Вместе просмотрим реестрик, какой я составил… Может, что и пропустил, так ты скажешь… Кстати, и часы
золотые возьмешь… я их приготовил к производству, а приходится раньше
отдавать…
Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем страшным и жестоким о первых временах поисков
золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось, делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей, горько разочаровался. Он не разбогател, хотя и находил
золото, он
отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за вино. Наживались главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а не самые пионеры.
— Как к нему писать? — молвил в раздумье Николай Александрыч. — Дело неверное. Хорошо, если в добром здоровье найдешь его, а ежели запил? Вот что я сделаю, — вложу в пакет деньги, без письма.
Отдай ты его если не самому игумну, так казначею или кто у них делами теперь заправляет. А не отпустят Софронушки, и пакета не
отдавай… А войдя к кому доведется — прежде всего
золотой на стол. Вкладу, дескать, извольте принять. Да, опричь того, кадочку меду поставь. С пуд хоть, что ли, возьми у Прохоровны.
— Нет, я был у нее; ее дома нет. Я заходил к ней, чтобы занять пять целковых для своего поручителя, да не нашел ее и
отдал ему с шеи
золотой крест, который мне Торочка в остроге повесила. Вы ей не говорите, а то обидится.
— Но этого
золота не родит ваша Калифорния и никакое иное место на нечистой земле. Это —
золото небес. Я человек неверующий, но даже я — даже я, м-р Вандергуд! — испытываю сомнения, когда встречаю взор моей Марии. Вот единственные руки, в которые вы спокойно могли бы
отдать ваши миллиарды.
Загорецкий являлся у Шуйского высокохудожественной фигурой, без той несколько водевильной игривости, какую придавал ей П.А. Каратыгин в Петербурге. До сих пор, по прошествии с лишком полвека, движется предо мною эта суховатая фигура в
золотых очках и старомодной прическе, с особой походочкой, с гримировкой плутоватого москвича 20-х годов, вплоть до малейших деталей, обдуманных артистом, например того, что у Загорецкого нет собственного лакея, и он
отдает свою шинель швейцару и одевается в сторонке.
Когда ты разрубил посредине свою crown (корону), — говорит шут, — и обе
отдал, тогда ты на своей спине нес через грязь своего осла, а когда ты
отдал свою
золотую crown (корону), то мало было ума в твоей плешивой crown (голове).